К вопросу о происхождении, расселении и доместикации медоносной пчелы Apis mellifera L., первичном очаге пасечного пчеловодства и этнической атрибуции первых пасечников (пчеловодов).

Вестник Инг. НИИ №1, 2018, с.8-22.
Хайров Байали Абукарович — научный сотрудник отдела древней и средневековой истории Ингушетии.

Аннотация.

В статье освещаются вопросы происхождения и расселения медоносной пчелы Apis mellifera L. за пределы первичного очага обитания в начале голоцена, а также доместикации пчелы, зарождения пасечного пчеловодства как отрасли сельского хозяйства и его распространения за пределы первичного очага. Рассмотрены географические, климатические, биологические (фаунистические, флористические) условия Южного Кавказа, способствовавшие этим процессам. Для исследования привлечены данные таких наук, как палеогеография, палеозоология, археология и история. Большое внимание уделено широкому распространению культурной лексики, связанной с пчеловодческой отраслью (названия меда, пчелы). Этот процесс был обусловлен заимствованиями, причины которых указываются в статье. В ходе исследования установлено, что название меда (пчелы) во многих языках мира (индоевропейских, семитских, кушитских, финно-угорских, тюркских) происходят из одного источника. На базе данных исторической лингвистики и исторической науки делается попытка этнической атрибуции первых пасечников (пчеловодов).

Ключевые слова: медоносная пчела, происхождение медоносной пчелы, география медоносной пчелы, расселение медоносной пчелы, доместикация медоносной пчелы, пасечное пчеловодство, первичный очаг пчеловодства, популяции медоносной пчелы, кавказские пчелы, Кавказ, Малая Азия, Передняя Азия, мед, название меда, пчеловодческая терминология, миграционный термин, индоевропейские языки, индоиранские языки, финно-угорские языки, тюркские языки, нахско-дагестанские языки, восточнокавказские языки, северокавказский, хурритский, бацбийский, ингушский, чеченский.
Annotation. The article highlights the issues of the origin and settlement of honeybees Apis mellifera L. beyond the primary habitat at the beginning of the Holocene, as well as the domestication of bees, the origin of bee-keeping as an industry of agriculture and its spread beyond the primary focus. Geographical, climatic, biological (faunistic, floristic) conditions of the South Caucasus and other conditions that contributed to these processes are considered. For the study, data Sciences such as paleography, paleozoology, archaeology and history. Much attention is paid to the wide dissemination of cultural vocabulary related to the beekeeping industry (names of honey, bees). This process was due to borrowings, the reasons for which are specified in the article. The study found that the name of honey (bees) in many languages of the world (Indo-European, Semitic, Kushitic, Finno-Ugric, Turkic, Nakh-Daghestanian or East Caucasian) come from one preform. On the basis of historical linguistics and historical science the author makes an attempt of ethnic attribution of the first beekeepers.
Key words: honeybees, the origin of the honey bee, the geography of honeybees, honeybee dispersal, domestication of honey bee beekeeping apiculture, the primary focus of bee, populations of honey bees, Caucasian bees, the Caucasus, Asia Minor, southwest Asia, the med, the name of honey, beekeeping terminology, the term migration, Indo-European languages, Indo-Iranian languages, Finno-Ugric languages, the Turkic languages, Nakh-Daghestanian languages, vostochnokavkazskie languages, North Caucasian, Hurrian, batsbi, Ingush, Chechen.

Вступление.

Пчеловодство – занятие очень древнее. Оно всегда составляло важную отрасль хозяйственной деятельности человека. Известно, что добыча меда и воска входила еще в сферу собирательского хозяйства. Человек верхнего палеолита использовал мед и расплод пчел в качестве пищи. Примечательно, что в столь древний период мед использовался еще и в качестве хмельного напитка.
В развитии пчеловодства можно выделить три последовательных этапа: 1) первобытный (или собирательский); 2) бортничество (или лесной); 3) домашний (или пасечное пчеловодство). Самой древней и наиболее примитивной формой является добыча меда и воска диких пчел в местах их естественных гнездований. Древним иконографическим свидетельством такого добывания пчелиного меда из гнезда является наскальный рисунок на стене пещеры Альпера (Восточная Испания, 7 тыс. до н.э.), который изображает сцену извлечения меда из гнезда диких пчел, живущих в расщелине скалы (рис. №1). По мнению других исследователей (Рут А. И. и др.), рисунок намного древнее и датируется 10-м, и даже 15 тысячелетием до н.э. (Гамкрелидзе, Иванов, с. 608; Билаш, Кривцов 1991, с. 3; Рут и др., 1993, с. 75).
Происхождение и расселение вида медоносной пчелы Apis mellifera L. Ареал его изначального обитания. Медоносная пчела, как биологический вид, формировалась в течение десятков миллионов лет. По утверждению известного деятеля пчеловодства, академика А.Н. Мельниченко, именно субтропические области Южного Кавказа являются центром происхождения медоносной пчелы как биологического вида Apis mellifera L. (Мельниченко 1984а, с. 11; Мельниченко 1984б, с. 13 – 14; см. также Билаш, Кривцов, 1991, с. 22).

[В отношении пчелиных (Hymenoptera, Apoidea) территория Южного Кавказа представляет очень большой интерес. Энтомологи отмечает богатую и разнообразную фауну пчелиных этого региона. Так В.В. Попов (1958) отмечает 1,5 тыс. видов пчелиных на Кавказском перешейке (по другим данным эта цифра несколько ниже). И.А. Схиртладзе полагает, что значительная мозаичность ландшафтов Южного Кавказа была одним из условий довольно интенсивного эволюционного формообразования видов пчелиных в этом регионе (Схиртладзе, 1981, с.5, 8, 102-103, 117)].
В дальнейшем именно здесь в пределах относительно небольшой территории Южного Кавказа сформировались различные подвиды, разновидности и популяции медоносной пчелы. Причина качественного разнообразия медоносной пчелы, отмечает А.Н. Мельниченко, заключается в громадном разнообразии биологических условий – в числе их расчлененный рельеф предгорий и гор, благоприятные климатические условия и обилие видов диких медоносных растений. Следует особо отметить отсутствие такого разнообразия во всех остальных областях распространения медоносной пчелы.

Быстро размножавшиеся в условиях благодатного субтропического климата Закавказья разновидности медоносной пчелы, обладавшие свойствами высокой жизнеспособности и экологической пластичности, расселялись в виде роев за пределы областей Южного Кавказа. Этот процесс начался еще за много тысячелетий до начала одомашнивания медоносной пчелы (Мельниченко 1984а, с. 11).
Расселение разновидностей пчел Южного Кавказа проходило в разных направлениях: на север – в лесостепные и лесные холмистые равнины России и Украины; на запад через Карпаты – в горные и равнинные территории Западной Европы, в том числе на территории Древней Греции и Рима; в южном и юго-восточном направлении – в оазисы Ирана (возможно Афганистана); на восток – на территорию Турции и других стран Ближнего Востока и далее – на территорию стран Африки, в том числе Древнего Египта (Мельниченко 1984б, с. 14; см также Билаш, Кривцов, 1991, с. 24-27).
Процесс расселения медоносных пчел, который протекал к северу от Кавказа и Балкан, напрямую связан с ледниковым периодом на Земле. Рои медоносных пчел постепенно продвигались вслед за отступающим ледником на север. Этот процесс начался приблизительно 10-12 тыс. лет назад.
Таким образом, примерно 8000 лет назад рои среднеевропейской и среднерусской пород (Apis mellifera mellifera L.) стали расселяться в дуплах лип и дубов по всей Европе от Пиренеев до Урала (Кривцов, Гранкин, с. 19 – 20).
Популяции или породные типы медоносной пчелы Apis mellifera L. Европы. Единственный в Европе вид рода Apis – пчела медоносная Apis mellifera L. Его структуру составляют подвиды или породы в зоотехническом понятии. Европейские породы пчел классифицируются следующим образом: Apis mellifera mellifera L. (темная лесная, среднерусская), занимающая огромный ареал; Apis mellifera caucasica, Gorbachew (серая горная кавказская); Apis mellifera remipes Gerst (желтая долинная кавказская); Apis mellifera ligustica, M.M. Spinola (итальянская); Apis mellifera iberica (иберийская); Apis mellifera carnica, Pollman (краинская); Apis mellifera acervorum, Skorp. (украинская степная). Российские и украинские ученые-пчеловоды склонны выделять еще Apis mellifera carpatica – карпатскую породу, хотя зарубежные пчеловоды считают ее ветвью, или популяцией, краинской. Породы различаются между собой комплексом биологических, хозяйственно полезных и поведенческих признаков (Кривцов, Горячева, с. 8; Билаш, Кривцов, 1991, с. 63-89; Рут, 1993, с. 248-253).

По сообщению А.Н. Мельниченко на территории Южного Кавказа в настоящее время сохраняются три качественно различные географические разновидности медоносной пчелы: горно-грузинская, горно-азербайджанская, горно-армянская. Каждая из них состоит из пяти-шести местных разновидностей, например, абхазской, мегрельской, кабахпатинской, севанской и др., а каждая местная из десяти и более популяции. По свидетельству автора «…такого количества качественно различных подвидов, разновидностей и популяций в пределах относительно небольшой территории Советского Закавказья, равной 190 тыс. кв. км, нет ни в одной стране мира с площадью в десятки и сотни раз большей. Причина исключительного качественного разнообразия медоносной пчелы заключается в громадном разнообразии биоклиматических условий» (Мельниченко, 1984а, с. 11; Мельниченко, 1984б, с. 12).
На небольшой территории Южного Кавказа произрастают более пятисот видов диких медоносных растений, и около сотни видов культурных, последовательное цветение которых в течение 9-10 месяцев обеспечивает пчел нектаром и пыльцой (Мельниченко, 1984а, там же). Как известно, эволюция медоносной пчелы происходила синхронно с эволюцией цветковых растений.
Доместикация медоносной пчелы и первичный очаг пасечного пчеловодства. В глубокой древности на Кавказе народной селекцией была выведена одна из немногих пород медоносных пчел в мире – серая кавказская (Apis mellifera caucasica), или кавказянка, как ее ласково называют в обиходе. Серая кавказская пчела, как было сказано выше, имеет многочисленные породные популяции: северокавказская или кубанская, серая грузинская, мегрельская, абхазская, кахетинская, гурийская, иранская желтая, кабахтапинская и др.
По мнению академика А.Н. Мельниченко, среди всех разновидностей медоносной пчелы самыми ценными по комплексу биологических и хозяйственно-полезных признаков являются пчелы Советского Закавказья. Они составляют золотой фонд не только советского, но и мирового пчеловодства (Мельниченко 1984а, с. 11;). Впрочем, академик А.Н. Мельниченко не одинок в столь лестной оценке достоинств кавказской пчелы. Так, И. Халифман в свою очередь, вознося полезные качества географических популяций кавказских пчел, называет их «всесветно прославленные породы древних кавказских долинных и горных пчел…» (Халифман, 1953, с. 24-25; см. также Билаш, Кривцов, 1984, с. 12).
В современной научной литературе по пчеловодству пока отсутствуют конкретные данные о первичном очаге домашнего пчеловодства. Академик А.Н. Мельниченко, которому принадлежат труды по эволюции и географии медоносной пчелы, также не затронул проблему доместикации пчелы. Свое сообщение по тематике он считает лишь началом обсуждения важной проблемы географии происхождения медоносной пчелы. Ученый выражает озабоченность по этому поводу, говоря, что «…обстоятельное изучение центра происхождения медоносной пчелы и центров формирования ее географических разновидностей, судя по литературным источникам, не проводилось и даже не вызывало интереса со стороны пчеловодов-биологов и практиков» (Мельниченко, 1984б, с. 12).
По определению К. Ренфрю, в очаговый ареал выделяется территория, изначально характеризующаяся специфическим набором диких растений и животных, которые впоследствии могли быть доместицированы (Амирханов, с. 54; Ренфрю, с. 115). Следовательно, пчела могла быть одомашнена только на Южном Кавказе, так как именно там располагался естественный ареал того единственного вида медоносной пчелы, который оказался оптимальным для этих целей.
Исходя из практических соображений, мы лишь можем высказать мысль, что пчела, как и другие домашние животные, могла появиться впервые только у оседлых земледельцев, условия жизни которых благоприятствовали широкой доместикации разнообразных видов животных.

Помимо многих хозяйственно-полезных признаков, которые присущи кавказской пчеле, она к тому же очень миролюбива. «Мирны эти пчелы настолько, что их возможно пересыпать голыми руками. О сетке или дымаре даже представления не имеют», – с крайним удивлением отмечали кротость горных пчел Ингушетии специалисты-пчеловоды (Кедров, 1929, с. 182). Выдающийся американский специалист по пчеловодству Рут А.И. отмечает, что кавказские горные пчелы самые миролюбивые в мире (Рут А.И. и др.. 1993, с. 248; Рут А. и Э., 1938, с. 68; см. также Билаш, Кривцов, 1991, с. 78). И. Халифман также считает, «…что относительно более мирные повадки кавказских пчел, одомашнение которых начато, видимо, много раньше, есть признак, созданный воспитанием и искусственным отбором человека» (Халифман, 1953, с. 24, 411).
Таким образом, кроткий нрав кавказской пчелы можно считать следствием длительного качественного воздействия на нее человеком, и является одним из свидетельств о глубокой древности ее одомашнивания.
Верно ли наше предположение о первичном очаге домашнего пчеловодства и какова древность приручения медоносной пчелы? К сожалению, археологические свидетельства по доместикации пчелы весьма скудны.
Скудость археологического материала относительно раннего периода доместикации пчелы объясняется, на наш взгляд, особенностями анатомии этого насекомого, отнесенного к домашним животным (в отличие от позвоночных, хрупкие останки пчелы, естественно, никак не могли сохраниться в бытовых памятниках). В этом отношении пока мы вынуждены обходиться иконографическими и письменными памятниками древности. Так, по мнению многих исследователей, рисунки, обнаруженные в результате археологических раскопок в Чатал-Гуйюке (Малая Азия, Анатолия) и датируемые VIII тыс. до н.э., позволяют предполагать, что здесь уже существовало пасечное пчеловодство (рис. №2). Установлено, что анатолийский очаг производящего хозяйства имел вторичный характер. Однако, уже в VIII тысячелетии до н.э. он входил в состав переднеазиатского очага, и в дальнейшем сыграл важную роль в распространении местных достижений на запад (Шнирельман, с. 102; см. также Тихомиров, 1912, с. 6). Следовательно, пасечное пчеловодство Анатолии было заимствовано извне, и предположительно с востока, а именно с древнего Кавказа.
Рисунки (точнее, фриз из четырех рисунков), упомянутые нами выше, представляют собой культовое изображение пчелы и пчелиных сот с личинками как главные атрибуты женского божества. В целом же, данное изображение толкуется как улей с пчелами. Подразумевается, что пчела играла особую роль в культе женской богини плодородия Чатал-Гуйюка ( Иванов, 1979, с. 19, 20; Билаш, Кривцов, 1991, с. 4; Иванов 1983, с. 78; Гамкрелидзе, Иванов, с. 608). Однозначно, что такого рода культовая символика, в основе которой лежали довольно обстоятельные знания о природе пчелиной семьи, не могла возникнуть в процессе охоты за дикими пчелами. Мы предполагаем, что это результат долголетнего близкого знакомства неолитического человека с жизнью пчел в условиях их домашнего содержания.
Таким образом, данное изображение представляет собой самое древнее иконографическое свидетельство домашнего пчеловодства, при котором на специальных домашних пасеках устанавливаются искусственные ульи с прирученными домашними пчелами.
На наличие домашнего пчеловодства у некоторых народов Древнего Востока указывают отдельные параграфы хеттского судебника XIV-XIII вв. до н.э., которые предусматривают определенное наказание за кражу пчелиного улья.

Например:
«§91. Если кто-нибудь украдет пчел из улья, то прежде давали 1 мину серебра. Теперь же виновный должен дать 5 сиклей серебра. И он отвечает своим домом.
§92. Если кто-нибудь украдет 2 улья или 3 улья, то прежде виновного отдавали на съедение пчелам. Теперь же он должен дать 6 сиклей серебра. Если кто-нибудь украдет улей, в котором не было пчел, то он должен дать 3 сикля серебра» (Чиковани, с. 120 – 121).
Заметим, что в каждом из параграфов судебника говорится «…прежде давали…». Эти слова однозначно свидетельствуют о том, что данный вариант судебника был обновлен и ему предшествовал другой, более древний. Известно, что в основе всех известных нам судебников древнего мира лежит обычное право (к примеру, законы шумерского царя Ур-Намму, первая половина III тыс. до н.э.). Следовательно, появлению на свет параграфов о наказании за кражу ульев и пчел предшествовал долгий период применения обычного права для регулирования такого рода преступлений, и, значит, столь же долгие годы существования домашнего пчеловодства. Наша мысль о более глубокой древности домашнего пчеловодства подкрепляется мифическими преданиями о пчеле в среде малоазийских и некоторых кавказских народов. В этой связи широко известен хеттский (хаттский) миф о божестве плодородия Телепине, в котором упоминаются богиня Камрусепа (хетт., букв. «дух пчелиного роя», соответствует хатти Каттахцифури, «Царица Цифури», или «царица-богиня»,) и пчела («Богиня-Мать Ханнаханна послала пчелу: «Лети! Ищи бога Телепина…»). На наш взгляд, зарождение этого мифа и становление домашнего пчеловодства у хатти синхронны и взаимно обусловлены (возможно, что миф, вместе с навыками пчеловождения, был заимствован с востока, т.е. с Кавказа). По мнению Вяч. Вс. Иванова, архаичность этого мифа проявляется в том, что он составляет часть религиозного обряда. Особый интерес обрядов хатти состоит в том, считает автор, что в главных своих чертах религия хатти продолжает древнейшую культуру Малой Азии 7-го и 6-го тысячелетий до н. э. (культура Чатал- Гуйюк, фриз из четырех рисунков, с изображением пчел). От этой древнейшей традиции религия хатти унаследовала обряды поклонения пчеле. Это нашло продолжение и в культуре хеттов, и во многих гораздо более поздних традициях других народов. Так, в Малой Азии вплоть до эллинистической эпохи жрицы богини Кибелы (в некоторых текстах она отождествляется (или именуется) с Наной, богиней-матерью) назывались пчелами (рис. №3). С женскими божествами связан культ пчел и у кавказских народов — абхазов и сванов, в обрядах которых сохранился след культа Телепина в его связи с медом. Сюжет мифа и его обрядовая сторона как нельзя лучше подчеркивают важность пчеловодства в жизни древних народов Малой Азии и Кавказа (Луна, упавшая с неба, с. 9, 56, 264, 303; Иванов, 1979, с. 19-20; см. также: Немировский, с. 149 – 153; Топоров, 1983, с. 156-157; Климов, 1994, с. 33; Бендукидзе, 1973, с. 95-100). Для нас чрезвычайно важно, что миф о Телепине связывается с протохеттской (или хаттской) традицией, так как язык хатти, о которых мы ведем речь, относится к северокавказской языковой общности (Меликишвили, 1965, с. 21).
В целом же, полагаясь на глубокую древность хеттского (хаттского) мифа о Телепине, мы можем высказать предположение о том, что домашнее пчеловодство народам Малой Азии было известно задолго до появления на свет указанных выше статей хеттского судебника.
Далее, в плане доместикации пчелы примечательна победная надпись правителя одной из областей, расположенных к югу от современного Закавказья, который в VIII в. до н.э. привел «не известных его отцу» пчел в свою страну из страны Хабха. Страна эта также локализуется к югу от современного Закавказья и была населена хуррито-урартскими племенами (Чиковани, с. 120 – 121).
Означенный письменный памятник свидетельствует не только о наличии домашнего пчеловодства, но и о существовании породных типов домашних пчел в столь отдаленное от нас время.
Таким образом, согласно многочисленным историческим памятникам, население Армении, Грузии и других районов Кавказа занималось пчеловодством за тысячи лет до появления в регионе греческих колонистов. Пчел содержали в ульях, сплетенных из прутьев и обмазанных глиной, или же в деревянных колодах (рис. №4) (Аветисян, с. 4, 9; Народы Кавказа, с. 74, 190, 256, 384 – 385; Билаш, Кривцов, 1991, с. 4).
Более того, выдающийся лингвист В.Н. Топоров считает показательным, что древнейшие центры развитого пчеловодства находились именно на этой территории – Малая Азия, Кавказ, Ближний Восток. По его авторитетному мнению, отсюда началась экспансия данной системы пасечного пчеловодства, в частности, в Грецию и далее к северу Балкан в сторону Карпат… В.Н. Топоров предполагает, что можно все-таки проследить некоторые из путей распространения этих форм в том случае, когда есть культурно-исторические или лингвистические свидетельства. Один путь, как считает ученый, несомненно, шел через Кавказ (Топоров, с. 33 – 35, 45; см. также Климов, 1994, с. 190).
Под лингвистическими свидетельствами, о которых говорит В.Н. Топоров, понимается культурная миграционная лексика, непосредственно связанная с названием домашней пчелы и продуктов пчеловодства (терминология пчеловодства). Исследования в этой области проводились многими известными учеными-лингвистами, такими как С. А. Старостин, А.Ю. Милитарев, Т.В. Гамкрелидзе, Вяч. Вс. Иванов и др.
Итак, следуя логике В.Н. Топорова, обратимся к имеющим лингвистическим свидетельствам, которые должны нам помочь в деле установления первичного очага культурного пчеловодства и его этнической принадлежности.

Вначале обратимся к рассмотренным С.А. Старостиным лексическим совпадениям для систем ПСК и ПИЕ, имеющим непосредственное отношение к исследуемой нами проблеме. Это в первую очередь обозначение основного продукта пчеловодства меда (а также его производных лексем) в индоевропейских и северокавказских языках.
ПИЕ medhu- «мед» (др.-инд. mádhu- «мед»; «сладкий»; авест. maδu «вино из ягод»; тох.Б mit «мед»; греч. μέθυ «вино»; др-ирл. mid «медовый напиток» и др. кельт; др.-исл. mjоðr, др.-в.-нем. metu «медовый напиток»; лит. medús «мед»; слав. *medъ; ПВК *hwimiʒʒu «мед» (ПЛ ʔimc̄’ >таб. jic̄w, аг.it̄w, цах. ut, арч. imc’ и др.; хин.nüc’; дарг.waða>ак. warʔa, чир. waza, куб. wada и др.; лак.nic΄ ; ПЦ *nucә > цез.nuci , инх. nucu, гунз.nucu, бежт. nuco, и др.; ав. hoc̄’ó; ПА hunc̄’i>ахв. unc̄’i, тинд. hunc̄’i , анд. hunc̄’i и др.; ПН *moc̄’> бцб. moc’, чеч., инг. moz ).
ПВК форма является производной лексемой от корня *miʒʒV «сладкий» (ср. дарг. *muði- > ак. muʔi- , чир. mizi- , и др.; лак. nac’u-; ПА *miс̄’a>ахв. mic̄’a-, тинд. miс̄a-, анд. mic̄’a- и др.; ПН * măc’er- >бацб. mac’arin, чеч., инг. merza).
Автор считает, что для индоевропейского корня medhu- весьма вероятен севернокавказский источник (miʒʒV) (при соответствии ПВК * ʒʒ : ПИЕ *dh) (Старостин, 1988, с. 134 – 135; Комри, Халилов, с. 312, 316).
[См. дополнительно дагестанские языки:
– анд. мунд., анд.-рик. мицIцIа, ахв.сев. мицIцIадабе, ахв.-юж. мицIцIадаб, багв. мисIсIаб, ботл. мицIа, ботл. миар., годб., мицца, кар., кар.-тук. мицIцIиб, тинд. миццаб, чам.- гиг. мицIаб;
– дарг. лит. муриси, гапш. муръисе, гапш.-шукт. муръизе, губд. мурил, ицар. мизици, кадр. миръил, кубч. мидизиб, мекг., муг. муръил, муир. мурисси, сирх. мизици, урах. муръил, усиш. мизисе, хайд. музикай, цудх. мезусе;
– лак. лит., арак., балх.,шал. нац1усса «сладкий» (Комри, Халилов, с. 661)].
С точки зрения восстановления праформы (или реконструирования корня) представляет интерес название меда в древнегреческом микенского периода. Ср.: микенское mе-ri, который соответствует классическому греческому μέλι «мед». Ср. микен. meri > me-ri-: meli. melitios «медовое (вино)», класс. греч. οίνος μελίτειος; μέλι, μέλιτος «мед»; микен. me-ri-te-wo: me-li-té-wos, -on «пасечник, пчеловод», ср. класс. греч. μελισσεύς «пчеловод» (Молчанов, Нерознак, с. 22, 145). Данное заимствование интересно тем, что прослеживается изменение в фонетике лексемы по письменным памятникам с середины II тыс. до н.э. Этот термин заимствован греками-микенцами из языка догреческого населения Балкан и потому имеет совершенно иную географию и хронологию (в отличие от общеиндоевропейского).
Очевидно, что микен. mе-ri «мед» формально ближе к ПВК miʒʒV «сладкий» (ср. инг. merza «сладкий»), чем его более поздняя греческая форма μέλι.
Далее, характер заимствования названий меда и пчелы в армянском наглядно иллюстрирует заимствование из того же источника: армян. melu «пчела» восходит к *mel-, meli-t «мед», который в армянском дает melr «мед»; армян. melu «пчела» соответствует греч. μελισσα, алб. mial’tse «пчела» (Туманян, с. 55). В этой связи заслуживает внимания армян. math «патока», которое С.Л. Николаев относит к субстрату и сближает с северокавказским mulde «пиво, патока» (Николаев, с. 71). [Хетт. milit (melit) «мед» имеет сближение с греч. μελι, μελιτος] (Десницкая, с. 53). Следует отметить, что восточнокавказский кореньmiʒʒV находит непосредственные параллели в семитских и кушитских языках: сем. mVzz — «вкусный, сладкий напиток» (акк. mīz- , mizʔ- «сладкий напиток», араб. muzz- «приятное вино»; ср. еще араб. mizr-, геэз mazr «пиво»), куш. cахо mēz, куара mïz «медовый напиток» ~ ПВК *miʒ:V «сладкий» (ср. *himiʒ:u «мед»).
Как полагают А.Ю. Милитарев и С.А. Старостин, в приведенном примере к семитским словам не обнаруживаются афразийские параллели, тогда как восточнокавказские формы восходят к общесевернокавказским, что свидетельствует о заимствовании семитских терминов из кавказских (Старостин 1988, с. 135; Милитарев, Старостин, с. 258, 262).
Мы считаем необходимым внести некоторые уточнения в реконструированный С.А. Старостиным восточнокавказский корень miʒʒV «сладкий» (см. выше). Основанием для ревизии послужили конкретные примеры звучания данного термина в нахских языках. Так, при исследовании изменений согласных в нахских языках Д.С. Имнайшвили было попутно выявлено различное состояние комплексов [-rz-] и [-rʒ-] в слове merza «сладкий» в диалектах чеченского языка и в ингушском языке. См.: чеб. marzin , итумк. merʒin, шар. merʒin, плоск. чеч. merzin, (-an), вед. merzin хилд. merʒi «сладкий» (Имнайшвили, с. 73, 237). [См. также: чеч.-инг. marʒu > morʒo >morzu, бацб. maçrin «сладкий», чеч.-инг. marʒin (>merʒin)] (Имнайшвили, с. 246). Пристального внимания заслуживают приведенные примеры из некоторых диалектов чеченского языка, где сохранился архаический комплекс [-rʒ-]. Дополним эти примеры чеч.-инг. morʒo «сладость». Из представленного материала следует, что характер корректировки ПВК корня будет носить следующий порядок: первый слог должен заканчиваться фонемой [-r-], как и в современном звучании (см. выше); из звукосочетания [-ʒʒ-], приводимого С.А. Старостиным, уместна только одна фонема. Тогда в уточненном нами варианте реконструированный корень будет звучать как merʒa (>merza «сладкий»). Таким образом, современное название меда в инг. и чеч. «модз» можно посчитать производным от корня merʒa↔morʒo «сладкий», «сладость» (правда, с выпадением консонантной фонемы [-r-]). В свою очередь, происхождение названия пчелы «моза» следует объяснить как производную лексему уже от «модз» («мед») (где звук [ʒ] упростился до звонкого [z]) (ср. сочетание слов «модз ду моза» – дословно: «мед делающая муха»). К примеру, название пасеки в инг. и чеч. произносится двояко: «модзлагIе» («место, где добывается мед») и мозлагIе («место, где размещаются (разводятся) пчелы», собств. «пчельник», «пасека»). Нам кажется, что именно производные лексемы от ПВК корняmiʒʒV (merʒa) (а не сам корень) были заимствованы в ПИЕ.
Заимствования в семитские и кушитские языки произошли непосредственно от ПВК корня *miʒʒV (merza<merʒa) и, следовательно, в более ранний период. Предложенные выше афразийско-севернокавказские лексические совпадения (морфологические и семантические) наглядно иллюстрируют процесс незначительного изменения восточнокавказского корня.
В результате рассмотрения лексических изоглосс, связывающих индоевропейские и северокавказские языки, С.А. Старостин сделал несколько важных выводов:

1. Имеется большое количество лексем, общих для ПСК и ПИЕ.
2. Общность этих лексем является не результатом исконного родства, но результатом заимствования. При этом ПИЕ ассимилировал ПСК слова в свою систему путем нейтрализации чуждых себе фонологических противопоставлений.
3. В качестве заимствующей стороны выступал протоиндоевропейский язык.
4. Контакты между ПСК и ПИЕ осуществлялись до распада общеиндоевропейского единства и относятся к началу V тыс. до н.э., т.е. к эпохе развитого переднеазиатского неолита (Старостин 1988, с. 152 – 154).
   Что касается контактов между афразийскими и севернокавказскими языками, то они, как того полагают С.А. Старостин и А.Ю. Милитарев, осуществлялись на протяжении периода V-IV тыс. до н.э. (период распада ПСК общности) в двух ареалах – Верхней Месопотамии (ареал проживания представителей восточнокавказских языков) и Северной Сирии (ареал проживания представителей западнокавказских языков) (Милитарев, Старостин, с. 257).
   Область распространения этого культурного миграционного термина очень обширна: он встречается во многих языках мира, отдаленных друг от друга как географически, так и по происхождению. Например: лув. mallit «мед», пал. malit «мед», лат. mel; др.-ирл. mil, ср. хетт. milittu «сладкий», гот. melyn «желтоватый» (буквально: «цвета меда»), гот. milib «мед», др.-анг. milisc «сладкий как мед» (Гамкрелидзе, Иванов, с. 603); фин.-угор. *mete «мед»,: финн. mesi «цветочный нектар», «мед», вепс. mezi, вод. mesi, эст. mesi, лив. me‘iz, me’iz «мед», саам. mieta «мед», мордов. эрзя med «мед», удм. mu, коми-зырян. ma «мед», венг. mez «мед»… марийск. mu, mui «мед», манс. mag, ma’i [maγ-], хант. maχ, maγ, mau «мед»; др.-кит. miet «мед» (Гамкрелидзе, Иванов, с. 937; Лыткин, с. 86, 95, 97). Добавим сюда и созвучное китай. mi, япон. mitsu (Абаев, с. 135), а также урал. *majδ′ʌ «мед», тюрк., монг. *bal «мед», драв. *maţţ «мед» (Долгопольский, 1972, с. 365).
   Общетюркское бал // bal «мед». Как сообщает Э.В. Севортян, «в тюркологии относительно давно высказано мнение об индоевропейском происхождении тюркского бал». И. Галеви называл источником заимствования греч. μελι, в котором начальное м- было замещено б- (по другой версии заимствование произошло из санскр. madhu). Дж. Клосон считает, что тюркс. bal – древнейшее заимствование индоевропейского происхождения, относящееся к тому периоду, когда начальное м- уже было неприемлемо в тюркских языках (Севортян, 1978, с. 47). ( Распространение корня в ПИЕ, семитских и кушитских языках мы рассматривали выше).
   А.Б. Долгопольский столь широкое распространение корня названия меда объясняет заимствованием. Заимствование обусловлено, – считает автор, «характером денотата (продукт культуры, легко заимствуемый одним этносом у другого) и в связи с отсутствием диких пчел в районах первоначального распространения уральских и алтайских языков» (Долгопольский, 1972, с. 365).
   Со временем во многих языках первоначальное название пчелы сменилось на название пчелы по «меду», или в назывании ее «медовой мухой»: (ср. греч. гомер. μελισσα (из *μελιτια) «пчела» (ср. μελ «мед»); др. инд. madhu- maraka «пчела» (ср. madhu- «мед»); арм. melu (ср. melr «мед»); осет. mydybynz, буквально: «медовая муха», алб. mial-ce, арм. melrcanc «медовая муха» (Гамкрелидзе, Иванов, с. 603); фин.-угор. *meks, фин. mehi-lainen «пчела», эст. mehi-lane «пчела», мордов. эрзя meks, maks, мордов. мокша mes, марийск. muks, коми-зырян, mos ‘пчела’, венг. тёh «пчела»… авест. maxsi- «муха», согд. будд. mωγsk-, хотано-сакск. mava-, курд. mes «муха», «пчела» (ср. др.-инд. maksa- «муха»), скр. maks-, maksa, maksika «пчела, муха» (Гамкрелидзе, Иванов, с. 923; Лыткин, с. 86, 95; Барроу, с. 27 – 28), курд. moza «пчела», «муха» (Цаболов, 2010, с. 272, 451) [вариант mōzā hingiv «пчела» (ср. заза mozi «слепень»; маз. máz «овод»; перс. munĵ «муха», «пчела»; ср.-перс.*manĵ в *gumanĵ)] (Цаболов, 2001, с. 682). (Любопытно фонетическое и семантическое совпадение курдского и инг., чеч. названия пчелы). Добавим к этому списку и название пчелы в даргинском языке (и его диалектах): дарг. лит., гапш. мирхъи, гапш.-шукт. мирхъ, губд., ицар., кадр. мирхъи, кубч. мухъе, мегб., муг., муир., сирх., урах., усиш., хайд., цудх., цудх.-тант. мирхъи, чирг. мурхъе «пчела» (Комри, Халилов, 2010, с.165-166).
   В более позднюю эпоху индоиранское название меда проникло в восточнокавказские языки в новой форме: ПВК *mäldwV «вид напитка» (лезгин. med, таб. med, дюб.malj «патока», год. medi, багв. mer «пиво, буза»: др.-инд. madhu — «мед», авест. maδu «вино из ягод» (ПИЕ *medhu — «мед» (Старостин 1988, с. 113 – 114, 135).
   Следует ли причислить чеч. мутта (Мациев, 2000) и инг. мут(т) «сок» (ср. ме(д)за-мут(т) – «медовая сыта», «медовый напиток») к исконной лексике этих языков, или же они относятся ко вторичным заимствованиям из индоиранского? В этом отношении выявляется один немаловажный факт: нами выявлено, что этрусское название меда созвучно инг., чеч. мутт(а). Ср. Etr. maθ- ‘honey(?)’….PEC *hĭ-mĭzzū- id. (Orel, Starostin, с. 474; Иванов 1988, с. 208 – 215).
   Этр. maθ- «мед» вносит некоторое сомнение относительно выводов С.А. Старостина о вторичных заимствованиях из индоиранского языка в восточнокавказские. По общепринятому мнению, этруски некогда составляли первоначальное население Малой Азии. Именно отсюда в конце II тыс. до н.э. они переселились в центральное Средиземноморье. Следовательно, учитывая время переселения этрусков, заимствование этр. maθ- из индоиранского исключается, ввиду отсутствия непосредственных контактов между этими народами. Более того, по мнению известного лингвиста В.Э. Орла и того же С.А. Старостина, этрусский язык с генетической точки зрения можно рассматривать как члена восточнокавказской языковой семьи. Этот вывод авторитетно подтвердил И.М. Дьяконов. Того же мнения придерживается и другой именитый языковед – Вяч. Вс. Иванов, который считает, что «этрусский мог принадлежать к тому ареалу северокавказских языков Древнего Востока, что и хуррито-урартский» (Орел, Старостин, с. 105 – 106; Дьяконов, с. 19; Иванов 1988, с. 208 – 215; Иванов, 1983, с. 5, 155).
   Значение рассматриваемой нами праформы [ПСК *miʒʒV (merza<merʒa↔morʒo) «сладкий», «сладость»] таково, что из него непротиворечиво выводятся значения всех производных лексем. Принадлежность их к специфической пчеловодческой терминологии (за исключением названий хмельных напитков) говорит о том, что и праформа по своей семантике должна была быть пчеловодческим термином. Очевидно, что данный пчеловодческий термин сложился на самом начальном этапе доместикации пчелы, а производные лексемы образовались уже в пору развитого пасечного домашнего пчеловодства. С дальнейшим развитием и распространением пасечного пчеловодства эти термины конкретизировали свои значения. Следовательно, время заимствования пчеловодческих терминов из ПСК в ПИЕ можно отнести на тот период, когда пасечное пчеловодство уже сложилось как важная отрасль сельского хозяйства. Данное направление и время заимствования очень важны для нашего исследования. Как было сказано выше, контакты между этими системами относятся к началу V тыс. до н.э., т.е. к эпохе развитого переднеазиатского неолита, что вполне согласуется с нашими выводами.
   Нами собран достаточно объемный лексический материал по названию меда и пчелы из многих языков, принадлежащих к различным языковым семьям (афразийской, индоевропейской, финно-угорской, иберийско-кавказской), в которых прослеживается единый корень. Потому ученые считают их странствующими культурными словами. Теперь нам необходимо решить вопрос о направлении и времени заимствований.
   ПВК и ПИЕ контакты. Как было сказано выше, контакты между этими языковыми системами, как установил С.А. Старостин, относятся к началу V тыс. до н.э., т.е. к эпохе развитого переднеазиатского неолита. К этому периоду пасечное пчеловодство в переднеазиатском регионе уже сложилось как важная отрасль сельского хозяйства, а значит попутно должна была сложиться соответствующая отраслевая терминология. Заимствующей стороной, опять же по авторитетному мнению С.А. Старостина, выступала общеиндоевропейская общность. Данное направление и время заимствования очень важны для нашего исследования.
   Далее, по утверждению И. М. Дьяконова, на индоевропейских языках на Ближнем Востоке не говорили вплоть до появления хетто-лувийцев во II тыс. до н.э., протоармян в конце II тыс. до н.э. и индоиранцев в течение II тыс. до н.э. (Дьяконов 1989,с. 12).
   Пчела же была одомашнена, как было отмечено выше, на Кавказе и прилегающих географических областях. Следовательно, участие индоевропейцев в доместикации пчелы попросту исключается, и заимствования пчеловодной лексики из ПВК в ПИЕ, на наш взгляд, произошли в географическом отдалении от первичного очага одомашнивания пчелы.
   Более того, по мнению Т.В. Гамкрелидзе и Вяч. Вс. Иванова, в течение длительного времени, вплоть до I тыс. до н.э., домашнее пчеловодство было ограничено пределами Западной Азии. Дальнейшее распространение пчеловодства, как утверждают эти авторы, можно определить по миграциям пчеловодческих терминов (Гамкрелидзе, Иванов, с. 611).
   Относительно естественного ареала обитания медоносной пчелы А.Н. Мельниченко сообщает следующее. Автор допускает, что первичные географические разновидности медоносной пчелы, могли в прошлом обитать в оазисах засушливых пустынь Афганистана, Ирана и Средней Азии. Но со временем в условиях неблагоприятного климата пустынь пчелы здесь выродились и полностью вымерли. По этой причине, констатирует автор, «…на территории всех Среднеазиатских республик и Казахстана медоносные пчелы появились только в семидесятых годах XVIII столетия, после завоза их из областей европейской части России. Пчелиные семьи, разводимые на пасеках Ирана – это в основном пчелы, завезенные из Закавказья» (Мельниченко, 1984б, с. 13-14; Мельниченко, 1984а, с. 11).
   По свидетельству А.Б. Долгопольского в районах первоначального распространения уральских и алтайских языков дикие медоносные пчелы отсутствовали (Долгопольский, 1972, с. 365). Следовательно, представители этих языковых общностей могли выступать лишь в роли заимствующей стороны.
   Восточнокавказские-семитские контакты. Относительно контактов между афразийскими и севернокавказскими языками, то они, как было сказано выше, осуществлялись на протяжении периода V-IV тыс. до н.э. в двух ареалах – Верхней Месопотамии (ареал проживания представителей восточнокавказских языков) и Северной Сирии (ареал проживания представителей западнокавказских языков).
   Выше нами приведен пример сопоставлений семитского mVzz- «вкусный, сладкий напиток» c ПВК miʒ:V «сладкий». А.Ю. Милитарев и С.А Старостин говорят о заимствовании семитского термина из кавказских языков. Рассмотренный корень означает не «мед», а только «сладкий напиток», и здесь уместно будет объяснить, почему. Согласно гипотезе, выдвинутой И.М. Дьяконовым, семиты жили в Западной Азии к югу от Малоазиатского и Армянского Тавра и к западу от Загроса, на территории, включающей Аравийский полуостров, по крайней мере, с IV или даже V тыс. до н.э. (Дьяконов 1989, с. 15) А это значит, что ареал обитания семитов относится к аридному поясу, и, следовательно, был малопригоден для естественного обитания медоносной пчелы как вида, и тем более для занятия культурным пчеловодством (конечно, за исключением оазисов). Естественно, что семиты, обитавшие в этой засушливой зоне, могли заниматься только скотоводством. В этих условиях потребность заимствования пчеловодной терминологии отпадает. Этими обстоятельствами и объясняется заимствование семитами только одного единственного термина miʒ:V «сладкий». В подтверждение сказанного можно привести еще один довод – время появления семитов в Западной Азии явно не соответствует времени доместикации медоносной пчелы.
   Финно-угорские и индоевропейские (и «северокавказско»-енисейские?) контакты. Выводы современных ученых о происхождении названий меда и пчелы в финно-угорских языках неоднозначны и несколько противоречивы. Как считает Т. Барроу, имеются свидетельства контактов между индоевропейскими и финно-угорскими языками в доиндоиранский период. Совпадения типа санскр. madhu «мед», греч. μετυ: финн. mete, пишет автор, давно привлекают внимание специалистов, но среди ученых нет согласия относительно того, как именно их интерпретировать. Как предполагает ученый, совпадения могут быть результатом взаимного контакта и влияния в древний доисторический период. Финно-угорскому названию пчелы *meks Т. Барроу приписывает индоиранское происхождение (<санскр. maks-, maksa, maksika «пчела, муха», ав. mahsi «муха») (Барроу, с. 27 – 28).
   По утверждению В.И. Лыткина, имеются древние языковые схождения финно-угров с индоевропейскими и некоторыми другими народами. Происхождению этих общих черт в разных, неродственных языках Европы и Азии автор объясняет воздействием неизвестного языка в доисторический период. По мнению В.И. Лыткина, представители этой языковой общности находились в контакте с теми племенами, язык которых лег в основу индоевропейских, тюркских, монгольских, юкагирского и некоторых других языков. Не исключено, считает автор, что языковые схождения, присущие этим языкам, в основном субстратного происхождения, т. е. являются общим остатком какого-то исчезнувшего языка (Лыткин, с. 85).
   Относительно интересующих нас терминов, В. И. Лыткин считает, что до сих пор не установлено направление заимствования слова, обозначающего «пчелу» в финно-угорских и индоиранских языках (Лыткин, с. 95).
   Согласно выводам Т.В. Гамкрелидзе и Вяч. Вс. Иванова, финно-угорское *mete «мед» заимствовано из раннетохарского met (miat): тох. В mit «мед». Древний финно-угорский вариант названия меда *meke, считают эти авторы, мог возникнуть в результате контаминации *mete «мед» с *mekse «пчела». Пласт лексических заимствований из тохарского в уральские языки является свидетельством наличия древних исторических контактов между этими языками. Такие контакты финно-угорского с тохарским могли происходить не позднее начала II тыс. до н.э. в ареале распространения финно-угорских диалектов к югу от Урала и к северу от Аральского моря (Гамкрелидзе, Иванов, с. 937 – 938).
   Несколько слов относительно того неизвестного языка, который упоминается В.И. Лыткиным. В отношении исчезнувшего языка-субстрата представляют интерес заключения Вяч. Вс. Иванова о том, что «древнеевропейскотохарская» группа, после ее отделения от других индоевропейских диалектов, находилась в интенсивном контакте с «северокавказско»-енисейскими языками, которые могли находиться на территории между Передней Азии и Средней Азией. В этом плане, утверждает автор, особый интерес представляет хурритский: с самоназванием хурритов связывают название древнего Хорезма; предания, сопряженные с термином, близким к названию Митанни, известны каракалпакам. В хорезмийском восточноиранском языке выявляются следы субстрата, напоминающего типологически хурритский и родственные ему языки (Иванов, 1983, с. 156).
   С. П. Толстов первым в отечественной исторической науке связал
   происхождение названия Хорезм («Хорезм» — «Земля (страна) народа Хварри, или Харри») с племенным названием хурритов (Хурри, Харри) – основателями государства Митанни в северной Месопотамии в середине II тыс. до н. э. По мнению автора, «…между Хорезмом и Митанни протягиваются достаточно явные нити» (Толстов, 1948, с. 81-82; см. также Ртвеладзе, 2005, с.20; Дьяконов М. 1949, с. 214; Боголюбов, 1962, c. 368-370; Поспелов,1998; Толстова, 1984, с. 46-47, 56-57, 237-242).
   Л.С. Толстова считает «что сходство ономастических сочетаний хурриты Митанни (они были также известны под этническим именем матиенов – Х.Б.) и мюйтены Хорезма («Земли хурритов») не случайно». По мнению автора, это сходство подтверждается и другими лингвистическими материалами. Появление таких элементов в ономастике Хорезмского оазиса, считает Л.С. Толстова, «может свидетельствовать о том, что наряду с древнейшими переселениями в Хорезм с юго-запада (III-II тыс. до н.э.), …были и более поздние (второй половины I тысячелетия до н. э.) переселения из приурмийского района (область обитания хуррито-урартских племен – Х.Б.) отдельных групп упоминаемых в античных источниках матиенов» (Толстова, 1971, с. 30-37; см. также Кодзоев, 2004, с.15-22).
   Согласно Ю.Б. Юсифова носители нахско-дагестанских языков в III тыс. до н.э. обитали в близких и дальних зонах Урмийского озера и контактировали с соседними народами (Юсифов, 1987, с. 37-38). Г.А. Меликишвили выводит средневековый этноним нахских народов (бацбийцев, ингушей, чеченцев) дзурдзуки из названия манейского поселения приурмийской зоны Дурдукка // Зурзукка (Меликишвили, 1960, с. 10-11).
   Перу Л.С. Толстовой принадлежит и другая работа, освещающая проблему присутствия в глубокой древности хурритов // матиенов в Приаралье. Она известна под названием «К вопросу о закавказско-переднеазиатских связях в этногенезе каракалпаков (мюйтены)» (1963). В свете затрагивающего вопроса название статьи выглядит весьма обнадеживающе. К великому сожалению, эта авторская работа пока для нас недоступна (опубликована в журнале «Общественные науки в Узбекистане», 1963, №4). К слову сказать, обсуждение проблемы о присутствии хурритов в Центральной Азии в отечественной исторической науке не получило дальнейшего развития. Озабоченность по поводу неправомерного игнорирования роли хурритов как «посредников, передатчиков элементов разных культур от Египта до Ирана» высказала Е.В. Антонова. В частности автор предполагает, «что отдельные группы хурритов, или их элита сыграли немалую роль в формировании Бактрийско-Маргианского археологического комплекса, в первую очередь в сложении комплекса элитарной культуры, и стимулировали переоформление в новой социальной и культурной ситуации старых религиозно-мифологических представлений» (Антонова, 2001, с. 86-87).
   По мнению Л. Герценберга, ареалом становления индоевропейского языкового типа были волжско-уральские степи и лесостепная зона (что вполне согласуется с учением М. Гамбутас о волжско-уральской прародине индоевропейцев). При этом важным, до известной степени даже основным, компонентом формировавшейся там общности являлись пришельцы с Ближнего Востока… На ближневосточное влияние в формировании волжско-уральских культур указывал и Н. Я. Мерперт (Герценберг, с. 27 – 28).
   Таким образом, выстраивается версия ряда ученых о том, что названия меда и пчелы в финно-угорских (уральских) и индоевропейских (в тюркских только название меда) языках являются субстратом некоего неизвестного языка (енисейского? хурритского?), занесенного сюда пришельцами с Ближнего Востока.
   Попутно нами выявлено, что упоминаемый В. И. Лыткиным «неизвестный.., исчезнувший язык», «язык прищельцев с Ближнего Востока» носители которых в древности контактировали с представителями финно-угорских, индоевропейских и тюркских языков и явился для них языком-субстратом мог быть только хурритский. Вполне вероятно, что совместно с хурритами на исторической арене повсеместно выступали и другие родственные им племенные группы и название «хурритский» носил сугубо собирательный характер. Общепризнано, что хуррито-урартские языки входят в нахско-дагестанскую группу, но все же языковые связи хуррито-урартов с представителями нахской подгруппы считаются более тесными.
   Что касается происхождения древнекитайского miet «мед», то он, как предполагают Т.В. Гамкрелидзе и Вяч. Вс. Иванов, был заимствован (в составе животноводческой лексики) китайцами из тохарских диалектов в I тыс. до н.э. Очевидно, из китайского языка название меда проникло в японский (см. выше) (Гамкрелидзе, Иванов, с. 937).
   Согласно А.Б. Долгопольского корень названия меда (урал. majδ′ʌ «мед», и.-е. *mel «мед» (и *medhu «мед»), не является ираностратическим. По мнению автора, «…признание ираностратического характера этого корня заставило бы нас допустить беспрецедентный случай трехконсонантного сочетания (-jlγ-) в ностратическом корне» (Долгополский, 1972, с. 365).
   В общем изложенная нами версия о первоисточнике и направлении заимствования вполне согласуется с выводами В.А. Дыбо и И.И. Пейрос о том, «что предки сино-кавказцев, а позднее северокавказцев вместе с носителями ностратических языков играли важнейшую роль в становлении древнейших культур Ближнего Востока и их распространения за пределы первоначального очага возникновения» (Дыбо, Пейрос, 1985. Интернет-ресурс).
   Выводы. Естественным ареалом происхождения, расселения и в последующем доместикации медоносной пчелы является Южный Кавказ – область обитания представителей северокавказской языковой общности в глубокой древности. Проблема же возникновения пасечного пчеловодства однозначно должна рассматриваться в едином ряду с процессом широкой доместикации разнообразных видов животных в Передней Азии. Соответственно, приоритетная роль в приручении медоносной пчелы должна принадлежать тому народу, который извечно проживал в области природного происхождения медоносной пчелы, а именно – представителям северокавказской языковой общности.
   Наши исследования по тематике происхождения названий меда и пчелы, направления заимствования этих терминов конкретно указывают на нахские языки, как на первоисточник этих заимствований.

Библиография Библиография Библиография

1. Абаев В.И. Историко-этимологический словарь осетинского языка. Т. II. Л., 1973.
2. Антонова Е. В. Реконструкция смысла археологической вещи. Поиски пути // Древние цивилизации Евразии. История и культура. М., 2001.
3. Аветисян Г.А. Разведение и содержание пчел. М., 1983.
4. Амирханов Х.А. Предыстория: Общая характеристика и периодизация // Всемирная история. Т. I. М., 2011.
5. Барроу Т. Санскрит. М., 1976.
6. Бендукидзе А.И. Хеттский миф о Телепину и его сванские параллели // Вопросы древней истории. Кавказско-ближневосточный сборник. IV, Тбилиси, 1973.
7. Билаш Г.Д., Кривцов Н.И. Селекция серых горных кавказских пчел // Пчеловодство 1984, №12.
8. Билаш Г.Д., Кривцов Н.И. Селекция пчел. М., 1991.
9. Боголюбов М.Н. Древнеперсидские этимологии // Древний мир. Сборник статей. М., 1962.
10. Герценберг Л. К вопросу о предыстории индоевропейских языков // Лингвистическая реконструкция и древнейшая история Востока. М.,1984. Ч. I.
11. Гамкрелидзе Т.В., Иванов Вяч. Вс. Индоевропейский язык и индоевропейские миграции. Реконструкции и историко-типологический анализ праязыка и протокультуры. Ч. II. Тбилиси, 1984.
12. Десницкая А.В. Вопросы изучения древних языков Малой Азии и сравнительная грамматика индоевропейских языков // Вопросы языкознания. 1952, №4.
13. Долгопольский А.Б. Ностратические корни с сочетанием латерального и звонкого ларингала // Этимология 1970. М., 1972.
14. Дыбо В.А., Пейрос И.И. Проблемы изучения отдаленного родства языков // ВРАН. М., 1985. №2. Источник текста: сайт РАН — http://www.philology.ru/linguistics1/dybo-peyros-85.htm
15. Дьяконов И.М. Языковые контакты на Кавказе и Ближнем Востоке // Кавказ и цивилизации Древнего Востока. Орджоникидзе,1989.
16. Дьяконов М. Критика. С.П. Толстов. По следам древнехорезмийской цивилизации. М.-Л., 1949 // СЭ 1949, №2.
17. Иванов В. В. Древневосточные связи этрусского языка (К проблеме северокавказского характера этрусского языка) // Древний Восток: Этнокультурные связи. М., 1988.
18. Иванов В.В. История славянских и балканских названий металлов. М., 1983.
19. Иванов Вяч. Вс. Чатал-Гююк и Балканы. Проблемы этнических связей и культурных контактов // Balkanika. Лингвистические исследования. М., 1979.
20. Имнайшвили Д.С. Историко-сравнительный анализ фонетики нахских языков. Тбилиси, 1977.
21. Кедров. Пчеловодство Ингушетии // Пчеловодное дело. Вып. 82, №5. 1929.
22. Климов Г.А. Древнейшие индоевропеизмы картвельских языков. М., 1994.
23. Кодзоев Н.Д. Связи древнего населения Кавказо-Переднеазиатского региона с древним населением Приаралья // Вопросы истории Ингушетии. Вып. 2. Магас, 2004.
24. Комри Бернард, Халилов Маджид. Словарь языков и диалектов народов Северного Кавказа. Лейпциг-Махачкала, 2010.
25. Кривцов Н.И., Гранкин Н.Н. Среднерусские пчелы и их селекция. Рыбное, 2004.
26. Кривцов Н.И., Горячева И.И. Генетический анализ внутривидовой структуры пчелы медоносной // Пчеловодство. 2009, №10.
27. Луна, упавшая с неба. Перевод с малоазиатских языков Вяч. Вс. Иванова. М., 1977.
28. Лыткин В.И. Пермско-иранские языковые контакты // Вопросы языкознания. 1975, №3.
29. Мациев А.Г. Чеченско-русский словарь. М., 2010.
30. Меликишвили Г.А. Новая урартская надпись из Иранского Азербайджана // ВДИ, №3, 1960.
31. Меликишвили Г.А. Возникновение хеттского царства и проблема древнейшего населения Закавказья и Малой Азии // ВДИ 1965, №1.
32. Мельниченко А.Н. Пчелы Закавказья и их использование // Пчеловодство. 1984, №2.
33. Мельниченко А.Н. О происхождении вида медоносной пчелы // Пчеловодство. 1984, №12.
34. Милитарев А.Ю., Старостин С.А. Общая афразийско-севернокавказская культурная лексика // Старостин С.А. Труды по языкознанию. М., 2007.
35. Молчанов А.А., Нерознак В.П. и др. Памятники древнейшей греческой письменности (введение в микенологию). М.,1988.
36. Народы Кавказа. Т. 2. М., 1962.
37. Немировский А.И. Мифы древности: Ближний Восток. М., 2001.
38. Николаев С.Л. Северокавказские заимствования в армянском // Лингвистическая реконструкция и древнейшая история Востока. Ч. I. М., 1984.
39. Орел В. Э., Старостин С.А. О принадлежности этрусского языка к восточнокавказской языковой семье // Кавказ и цивилизации Древнего Востока. Орджоникидзе, 1989.
40. Поспелов Е.М. Географические названия мира (топонимический словарь), М., 1998.
41. Ренфрю К. Разнообразие языков мира. Распространение земледелия и индоевропейская проблема // ВДИ. 1998, №3.
42. Ртвеладзе Э. Цивилизации, государства, культуры Центральной Азии. Ташкент, 2005.
43. Рут А.И. и др. Энциклопедия пчеловодства. М., 1993.
44. Рут А. и Э. Пчеловодство. М., 1938.
45. Севортян Э.В. Этимологический словарь тюркских языков. Общетюркские и межтюркские основы на букву «Б». М., 1978.
46. Старостин С.А. Индоевропейско-севернокавказские изоглоссы // Древний Восток: этнокультурные связи. М.,1988.
47. Старостин С.А. Труды по языкознанию. М., 2007.
48. Схиртладзе И.А. Пчелиные Закавказья (HYMENOPTERA, APOIDEA). Тбилиси, 1981.
49. Тихомиров А. Естественная история пчелы. Косторома, 1912.
50. Толстова Л.С. Древнейшие юго-западные связи в этногенезе карапалпаков // СЭ, 1971, №2.
51. Толстова Л.С. Исторические предания Южного Приаралья. К истории ранних этнокультурных связей народов Арало-Каспийского региона. М., 1984.
52. Толстов С.П. По следам древнехорезмийской цивилизации. М.-Л., 1948.
53. Топоров В.Н. К объяснению некоторых славянских слов мифологического характера в связи с возможными древними ближневосточными параллелями // Славянское и балканское языкознание. Проблемы интерференции и языковых контактов. М., 1975.
54. Топоров В.Н. Из хеттско-лувийской этимологии: теофорное имя KAMRUŠEPA // Этимология 1983. М.,1985.
55. Туманян Э.Г. Морфологический анализ индоевропейских терминов, обозначающих животных, в армянском языке // Вопросы языкознания. 1968, №5.
56. Халифман И. Пчелы. «Молодая Гвардия», 1953.
57. Цаболов Л.Р. Этимологический словарь курдского языка. Т. I. М., 2001.
58. Цаболов Р.Л. Этимологический словарь курдского языка. Том II. М., 2010.
59. Чиковани Т. Критика. А. Робакидзе. К истории пчеловодства // Советская этнография. 1962, №1.
60. Шнирельман В.А. Основные очаги древнейшего производящего хозяйства в свете достижений современной науки // ВДИ 1989 №1(188).
61. Orel V.E., Starostin S.A. Etruscan as an east Caucasian language // Старостин С.А. Труды по языкознанию. М., 2007.
62. Юсифов Ю.Б. Ранние контакты Месопотамии с северо-восточными странами (Приурмийская зона) // ВДИ, №1, 1987.

Список условных сокращений
Сокращения названий языков, диалектов и говоров
ав. – аварский; авест. – авестийский; аг. – агульский; ак. – акушинский диалект даргинского языка; акк. – аккадский; анд. – андийский; анд. мун. – мунинский говор андийского языка; анд.рик. – рикванинский говор андийского языка; араб. – арабский; арак. – аракульский диалект (лак.); арм. – армянский, арч. – арчинский; ахв. – ахвахский; ахв. сев. – северный диалект ахвахского языка; ахв.юж. – южный диалект ахвахского языка; багв. – багвалинский; балх. – балхарский диалект (лак.); бацб. – бацбийский; бежт. – бежтинский; ботл. –ботлихский язык; ботл.миар. –миарсойский говор ботлихского языка; венг. – венгерский; вепс. – вепсский; вод. – водь; гапш – гапшиминский диалект(дарг.); гапш. шукт. – шуктинскинский говр гапшиминского диалекта (дарг.); год., годб. – годоберинский язык; годоберинский; губд. – губденский диалект (дарг.); гунз. –гунзибский; дарг. – даргинский; др.-анг. – древнеанглийский; др.-инд. – древнеиндийский; др.-ирл. – древнеирландский; драв. – дравидийский; кельт. – кельтский; греч. – греческий; гот. – готский; др.-исл. – древнеисландский; др.-в.-нем. – древневерхненемецкий; дюб. – дюбекский диалект табасаранского языка; инг. – ингушский; ицар. – ицаринский диалект (дарг.); инх. – инхокваринский; кадр. – кадарский диалект (дарг.); кар. – каратинский язык (диалект); кар.тук. –тукитинский диалект каратинского языка; китай. – китайский; класс.-греч. – классический греческий; куб. – кубачинский диалект даргинского языка; кубч. –кубачинский диалект(дарг.); коми-зырян. – коми-зырянский; курд. – курдский; куш. – кушитский; лак. лит. – лакский литературный язык; лак.бартх. – бартахинский диалект лакского языка; лат. –латинский; лив. – ливонский; лит. – литовский; лезгин. – лезгинский; лув. – лувийский; маз. – мазендаранский; манс. – мансийский; марийск. – марийский; мекг. – мекегинский диалект (дарг.); мордов. мокша – мордовский мокша; микен. – микенский; монг. – монгольский; мордов. эрзя – мордовский эрзя; муг. – мугинский диалект(дарг.); муир. – муиринский диалект(дарг.); пал. – палийский; ПА – праандийский; ПВК – правосточнокавказский; перс. – персидский; ПИЕ– праиндоевропейский; ПЛ – пралезгинский; ПН – пранахский; ПСК – прасеверокавказский; ПЦ – працезский; сем. –(пра)семитский; саам.– саами; скр. – санскрит; слав. –славянский; сирх. – сирхинский диалект (дарг.); согд. будд. – согдийско-буддийский; ср.-перс. – средне-персидский; таб. – табасаранский; тинд. – тиндинский; тох. Б – тохарский; тюрк. – тюркский; удм. – удмуртский; урах.– урахинский диалект(дарг.); усиш. – усишинский диалект (дарг.); фин.-угор. – финно-угорский; финн. – финский; хайд. – хант. – хантийский; хетт – хеттский; хин. – хинлугский; хотано-сакск. – хотано-сакский; цах.– цахурский цез. – цезский; цудх. – цудахарский диалект (дарг.); чам.-гиг. – гигатлинский диалект чамалинского языка; чеч. – чеченский (диалекты чеч.: шар. – шаройский диалект чеченского языка, хилд. – хилдихаройский говор горского диалекта чеченского языка, итумк. – итумкалинский диалект чеченского языка, чебер. – чеберлойский диалект чеченского языка, плоск. чеч. – плоскостной диалект чеченского языка, вед. – веденойский говор (плоск. диалекта чеченского языка); чир.– чиракский диалект даргинского языка; эст. – эстонский; шал. – шалинский диалект (лак.); япон. – японский; etr. – этрусский

Сокращения иного порядка

ВРАН – Вестник Российской Академии Наук
ВДИ – Вестник Древней Истории
СЭ – Советская этнография
V – любой гласный звук.
C – любой согласный звук.